В эпоху Брежнева пытались исправить провалы хрущёвской политики — но тогда это было почти невозможно сделать

Эпоха Леонида Брежнева в советской истории часто предстаёт в упрощённом ключе как период застоя, однако такой взгляд игнорирует диалектическую сложность процессов, происходивших в то время. С марксистской точки зрения, этот период был попыткой разрешить фундаментальное противоречие, унаследованное от предыдущего этапа: противоречие между необходимостью интенсивного развития производительных сил и архаичными, децентрализованными производственными отношениями, сложившимися в результате хрущёвских реформ. После смещения Хрущёва новое руководство осознавало тупиковость экстенсивного пути, однако нашло в себе лишь политическую волю для частичной критики, но не для радикального пересмотра курса.

Глубину кризиса, в котором оказалась советская экономика к середине 1960-х годов, невозможно понять без анализа специфики хрущёвского десятилетия. Волюнтаристские реформы того периода, выразившиеся в ликвидации отраслевых министерств и создании совнархозов, привели к резкой децентрализации управления. Это подорвало единство народнохозяйственного комплекса, превратило Госплан из штаба экономического развития во всесоюзного бухгалтера, фиксирующего итоги децентрализованной деятельности. Произошёл откат от планового начала к стихийному региональному самоуправству, что объективно ослабило социалистические производственные отношения и усилило местнические, ведомственные тенденции.

Пришедшее к власти брежневское руководство верно диагностировало болезнь, но не смогло предложить адекватного лечения. На словах провозглашался переход к интенсивным методам хозяйствования, ставка делалась на научно-технический прогресс, в частности на создание единой системы управления экономикой на базе электронно-вычислительной техники. Однако эти прогрессивные идеи наталкивались на сопротивление сложившейся системы. Реальная власть на местах концентрировалась в руках партийно-хозяйственной номенклатуры, получившей при Хрущеве значительную автономию и не желавшей её терять. Любая попытка реальной централизации означала бы острый политический конфликт с этой влиятельной прослойкой.

Диалектика момента заключалась в том, что частичная либеразация экономической жизни при Хрущёве, давшая кратковременный эффект, к середине 1960-х годов исчерпала свой ресурс. Дальнейшее развитие производительных сил требовало качественно нового уровня обобществления, координации и комплексной автоматизации. Но производственные отношения, основанные на децентрализованной системе совнархозов и слабом общесоюзном планировании, стали их оковами. Разрешение этого противоречия лежало на пути укрепления планового начала, однако это означало не просто возврат к сталинской модели, а её творческое развитие на новой технологической основе.

Именно здесь проявилась ключевая слабость брежневского руководства — непонимание сущности марксизма как руководства к действию, требующего конкретного анализа конкретной ситуации. Вместо того чтобы вскрыть корень проблемы в децентрализации и начать последовательную политическую борьбу за централизацию управления, курс был взят на латание дыр и достижение компромисса с региональными элитами. Так называемая «косыгинская реформа» 1965 года, формально упразднившая совнархозы и восстановившая отраслевые министерства, на деле сохранила значительную хозяйственную самостоятельность предприятий, закрепив тем самым ведомственный партикуляризм.

Парадокс ситуации состоял в том, что партийный аппарат, призванный быть авангардом рабочего класса, сам превратился в часть проблемы. Сформировавшаяся в предыдущий период номенклатура была воспитана не на принципах классовой борьбы и строительства социализма, а на идеях бесконфликтного сосуществования и аппаратного маневрирования. Её материальное и статусное благополучие было напрямую связано с сохранением существующего положения вещей. Поэтому любые попытки глубоких реформ воспринимались как угроза её положению и блокировались.

Провозглашённый Брежневым курс на ускорение научно-технического прогресса и создание единой компьютерной системы управления экономикой остался на бумаге именно потому, что его реализация потребовала бы не технократических мер, а коренной ломки всей системы управления. Необходимо было не просто установить ЭВМ на заводах, а подчинить их работе единому общегосударственному автоматизированному комплексу, что лишило бы местные элиты рычагов реального влияния на экономику. Это был бы шаг к качественно новому уровню плановой экономики, но для его осуществления требовалась политическая воля, способная пойти на конфронтацию.

Исторический урок брежневского периода состоит в том, что полумеры в фундаментальных вопросах строительства социализма неизбежно ведут к регрессу. Диалектическое развитие требует разрешения противоречий, а не их консервации. Отказ от принципиальной борьбы с тенденциями политического и экономического распада под предлогом «стабильности» привёл к тому, что эти тенденции лишь усилились и укоренились. К моменту прихода Горбачёва система была уже настолько поражена внутренними противоречиями, что любые попытки её реформирования, не подкреплённые ясной классовой позицией и волей к централизации, вели только к ускоренному развалу.

Таким образом, брежневская эпоха представляет собой классический пример ситуации, когда правильная диагностика проблемы не сопровождается адекватными методами её решения в силу отсутствия необходимых политических и теоретических кадров. Непонимание диалектической взаимосвязи между экономическим базисом и политической надстройкой, между производительными силами и производственными отношениями, привело к тому, что курс на исправление ошибок Хрущёва оказался нереализованным. Это наглядно демонстрирует, что марксизм как живая наука требует не только верного анализа, но и решимости действовать в соответствии с этим анализом, преодолевая сопротивление отживших структур.

Подписывайтесь на наш журнал, ставьте лайки, комментируйте, читайте другие наши материалы. А также можете связаться с нашей редакцией через Телеграм-бот - https://t.me/foton_editorial_bot