В Российской империи начала 20 века уже сложились предпосылки к переходу в социализм, несмотря на реакционные моменты

Среди части марксистских исследователей бытует иллюзия, что, якобы, к 1914 году в России не сложилось зрелых монополий, а значит, её нельзя считать империалистическим государством. Этот тезис разбивается о материалистический анализ конкретно-исторических условий. Русские монополии уступали по мощи британским гигантам и часто действовали как сателлиты иностранного капитала. Но сам факт их господства в ключевых отраслях, сращивания с банками и государством, роли в мировой конкуренции неопровержимо доказывает: Россия была полноправным, хотя и периферийным, звеном империалистической цепи. Владимир Ленин, называя её «слабым звеном», подчёркивал не отсутствие империализма, но его противоречивую зрелость в условиях сохранения пережитков.

К 1914 году российский капитализм прошёл путь ускоренной монополизации. Данные по торговым домам красноречивы: 497 крупнейших объединений (капитал от 100 тыс. рублей), составлявших лишь 8% от общего числа, контролировали свыше 60% всех аккумулированных средств. При этом 71 гигант (капитал от 500 тыс. рублей) — всего 1.2% количественно — владел 37% капиталов. Особенно показательны 38 сверхкрупных товариществ с капиталом свыше 1 млн рублей: 124 их совладельца держали в руках 92 млн рублей — 30% средств всех торговых домов России. За цифрами — реальная власть над производством. В металлургии синдикат «Продамета» контролировал 88% сортового проката, «Продуголь» диктовал условия в угольной промышленности, «Продвагон» монополизировал выпуск вагонов. Нефтяную отрасль делили тресты «Братья Нобель», «Шелл» и «Ойль».

Узловой признак империализма — слияние банковского и промышленного капитала — проявился отчётливо. Пусть число банкирских домов было невелико (37), но их влияние росло. Товарищества «Братья Рябушинские», «Кафталь, Гандельман и Ко» формировали финансовые потоки. Ключевую роль играли банки-монополисты: Русско-Азиатский банк контролировал Путиловский завод и Невский судостроительный. Финансовая олигархия определяла стратегию отраслей, лоббировала тарифы. Банки стали мостом для иностранного капитала: «Продамета» управлялась французом Дарси, нефтяной трест «Ойль» зависел от британских инвестиций.

Диалектика русского империализма — в его периферийности. Он формировался под жёстким внешним давлением: к 1910 году до 40% промышленного капитала принадлежало иностранцам. Государство выступало «инкубатором монополий», создавая картели («Продпаровоз»), давя конкурентов, предоставляя казённые заказы. Симбиоз с феодальными пережитками был очевиден: помещичье землевладение и самодержавие защищали интересы олигархии. Эти особенности не отменяли сути. Даже в Англии монархия служила ширмой для финансовой олигархии, в Германии кайзеровский абсолютизм уживался с концернами Круппа.

Империализм — мировая цепь, где звенья неравны, но взаимосвязаны. Британский капитал нуждался в сырьевой базе России, французские банки — в поле для инвестиций. Русская буржуазия встраивалась в систему через международные картели, политические союзы (Антанта 1907 года защищала интересы французских рантье и русских промышленников), колониальную экспансию (Персия, Китай). Когда в 1914 году Россия вступила в войну, она делала это как империалистическая держава, боровшаяся за Босфор (интересы судовладельцев), Галицию (нефть), Армению (концессии).

Специфика предопределила кризис. Монополии, выросшие в тепличных условиях, оказались неспособны к инновациям. Зависимость от западного капитала стала удавкой: к 1917 году внешний долг достиг 8 млрд рублей. Рабочий класс, эксплуатируемый с жестокостью, стал самой революционной силой Европы. Крестьянство ненавидело помещиков-капиталистов. Война обострила противоречия: монополии наживались на поставках, взвинчивая цены. Февраль 1917 года не спас систему — Временное правительство защищало интересы синдикатов. Октябрьская революция стала закономерным итогом: империализм «слабого звена» лопнул под грузом своих противоречий. Российский опыт подтверждает диалектический закон, что империализм — не локальное явление, а мировая система. Его формы определяются конкретными условиями, но суть едина — господство финансового капитала.

Подписывайтесь на наш журнал, ставьте лайки, комментируйте, читайте другие наши материалы. А также можете связаться с нашей редакцией через Телеграм-бот - https://t.me/foton_editorial_bot